Дети войны и дети мира

"Понимаете, цифры обезличены, это статистика. Умом я понимаю, ну шесть миллионов, много, но никакой эмоции за этой цифрой нет. Я увидел эти лица, и у каждого есть имя, я вдруг понял. Имя – это что-то личное.  Каждая фотография – это человек, который мог бы жить. Они уже не цифры, они люди. И мне так жаль, так жаль их всех…"

День Памяти Холокоста и Мужества, на мой скромный взгляд, один из самых важных дней в году. Тот самый день, когда даже самые рьяные тихо прячут брит-милу в карман. По маме или по папе — перед лицом смерти – мы все одинаково евреи. В Треблинке не проверяли ДНК…

Вчера этот день приобрел в моих глазах дополнительный смысл — после совместного посещения мемориального комплекса Яд ва-Шем оставшимися в живых представителями Рамат-Ганского союза ветеранов и старшеклассниками: учениками городского ульпана и факультета русского языка.

Я бывала в Яд ва-Шеме. Каждый раз я выпадала оттуда с ощущением: меня разобрали на куски и забыли собрать. Или собрали неправильно, иначе отчего так ноет, и тянет, и давит в груди? Не хватает болтика. Вставьте обратно болтик…

Но в этот раз я впервые посетила Яд ва Шем в качестве сопровождающего. И все было по-другому.

В обычной жизни я работаю с детьми-репатриантами и детьми второго поколения. Кроме репатриантов, у нас есть дети иностранных рабочих, дети четвертого поколения. Дети тех, кто женился или вышел замуж в Израиль. Мне всегда казалось, несмотря на обилие информации о Холокосте в израильской действительности – приезжим детям этого недостаточно для того, чтобы действительно проникнуться атмосферой дня Памяти. Связь таких детей с еврейством вообще и с Израилем в частности – в лучшем случае случайна. Они приехали из другой реальности, не понимают языка и, если совсем честно – не очень хотят здесь находиться. При этом я уверена, при правильной подготовке и настрое эти дети могут превратиться в полноценных израильтян (по духу). И мы все только выиграем, поскольку дети замечательные, с большим потенциалом.

Я давно мечтала найти ту струнку, за которую можно дернуть и помочь им найти что-то свое в чужой стране, проникнуться ей и принять ее. И тут появилась возможность вывезти их в Яд ва-Шем. Совместная экскурсия с нашими ветеранами. Конечно, поначалу я опасалась. Современные дети — этим все сказано. Плюс ветераны, а не мне вам рассказывать, как наши пенсионеры могут приложить непохожих на них, странных израильтян. Мы рисковали полным провалом, потоком бесконечных жалоб ветеранов и  презрительных физиономий » мамародименяобратно» уткнувшихся в телефон современных подростков. Ну чего от них ждать, верно?

Неверно. Я ждала сильной реакции, но результат ошеломил даже бывалую меня. Представьте, современные подростки на входе убрали телефоны в сумки и больше не доставали. Ни разу. Яд ва-Шем никого не может оставить равнодушным, но тут реакция была особо сильной, потому что и некоторые ветераны (те, кто не хотели ворошить прошлое) и почти вся группа подростков пришли практически неподготовленные к тому, что их ждет. Да и знаний у подростков оказалось маловато.

Я не представляла себе, насколько сегодня, в век продвинутых технологий, современная молодежь мало знает о своей истории, и то — только в общих чертах и только с какой- то одной стороны. Русскоязычные дети знали историю ВОВ, но понятия не имели, что она лишь часть мировой войны, не знали, какую ее страницу и за что назвали Холокостом. Англоязычные дети знали о Холокосте, но было очень сложно объяснить им, почему на фотографиях массовых убийств евреев на оккупированных территориях СССР так мало мужчин. Куда они делись все? Какой такой фронт, в Польше его не было. Что это такое? Многие из них понятия не имели, что оказывается, евреи воевали. В их восприятии евреи – это те, кого убивали в концлагерях. Какие такие офицеры армии? Какие такие герои? Девочка из Америки переспросила раз пять, американцы воевали? И там были евреи, да?

Так трогательно было наблюдать за ними. Современный пытливый ум пытался как- то рационализировать кошмар, найти смысл. Как каждый из них находил что-то очень свое, что особенно трогало за душу. Девочки впали в восторг от истории Ночных Ведьм, от обладательницы ордена Героя Советского Союза – еврейки Полины Гельман. Значит, были женщины пилоты с начала века, да еще и еврейки, типа Элис Миллер? Пойди объясни им разницу между равными возможностями и «безвыбирьем» во время войны.

Мальчик с Филиппин отвернулся, прятал слезы. Его особенно проняло, когда рассказывали, как детей отрывали от родителей. Он прожил без мамы несколько лет (мама была в Израиле, а он там).

Рядом старичок пенсионер дергает за рукав девочку из Таиланда, тычет пальцем в стекло стенда и говорит: я из этого города, смотри, вот там мои мама и папа. Их расстреляли на моих глазах. Девочка не понимает ни слова, но понимает, что он пытается сказать что-то очень важное, гладит дедушку по руке и часто-часто кивает.

А самое трогательное было в конце, когда мы собрались на совместное обсуждение увиденного и услышанного, подростки и ветераны. Сегодняшние дети, дети высоких технологий, интернета и инстика, дети мира, глобальной деревни, тянулись через поколения к тем детям войны (мы все понимаем, с каждым годом настоящих ветеранов, в прямом смысле все меньше и меньше. Сегодняшние ветераны – дети войны), пытались выразить то, что они смогли почувствовать. И круг замкнулся.

Обсуждение велось на трех языках, чтоб каждый мог высказать наболевшее. Ученики спрашивали, почему вы не рассказывали нам об этом? Дедушки и бабушки лишь пожимали плечами и говорили – мы не могли. А сейчас, пройдя вместе по этому музею, мы можем. И расскажем. А вы запишете. Чтобы помнили.

А мне особенно запомнились слова одного мальчика, австралийца. Он, бедный, никак не мог подобрать слов, от волнения путал английские слова и иврит. Меня больше всего впечатлил зал с фотографиями и именами, сказал он. Понимаете, цифры обезличены, это статистика. Умом я понимаю, ну шесть миллионов, много, но никакой эмоции за этой цифрой нет. Я увидел эти лица, и у каждого есть имя, я вдруг понял. Имя – это что-то личное.  Каждая фотография – это человек, который мог бы жить. Они уже не цифры, они люди. И мне так жаль, так жаль их всех…

«…И дам Я им в доме Моём и в стенах Моих память и имя лучшее, нежели сыновьям и дочерям; дам им вечное имя, которое не истребится.» (Исаайя. 56:5)