Я убил своего друга, что мне до вашей тюрьмы

Мы склонны возводить наших погибших солдат на пьедестал, вот, мол, они были такими хорошими, чистыми и светлыми. И каждый такой некролог, простите за непотребство, мне казался немного фальшивым. Пока я не прочитала Яшин.

День поминовения павших солдат и жертв террора в нашей стране – это особенный день для всех наших граждан. Мне кажется, нет ни одного, кто бы ни знал, не дружил, не был бы членом семьи кого-либо из погибших. Мы реально маленькая страна.

На сайте моей школы выставили список погибших с момента основания школы, с начала 60 и до сегодняшнего дня. Выпускники продолжают гибнуть.

Меня зацепила ссылка на моего одноклассника, который погиб в 2001 году. Два года после выпускного, в возрасте 21 год.

Зацепила сильно, до слез.

В группе школы не указано, как он погиб и почему. Он погиб солдатом. Я  знаю,  как он погиб, более того, я знакома с причиной его гибели. Близко. И тот, кто послужил причиной – похоронил себя заживо. Я не буду вдаваться в подробности, это не моя история и не мне ее рассказывать. Приведу только одну цитату: » ты спрашиваешь, почему я не защищался в суде, ведь формально я не виноват. Формально, да, но ведь я убил одного из своих лучших друзей. Что мне до вашей тюрьмы и до всего вашего. Никто меня не накажет больше, чем, я сам. Я его каждую ночь вижу…»

Вечером в голову лезут дурные мысли, особенно если это такой вечер. Я все время думаю о своем однокласснике, о Яшке.

О погибших принято: или хорошо, или ничего. Мы склонны возводить наших погибших солдат на пьедестал, вот, мол, они были такими хорошими, чистыми и светлыми. И каждый такой некролог  мне казался немного фальшивым. Пока я не прочитала Яшин.

Все правда, он именно таким и был. Улыбчивым, светлым. Теплым.  Мы никогда не были большими друзьями, но на него нельзя было сердиться всерьез. Шлимазл, в штанах ниже попы, трусы цвета гавайского флага, и голливудская улыбка.

А еще я вспоминаю историю о нем, которую видела глазами только я. Остальные ее знают, если знают – из моих рассказов. Может быть, Яшка сам кому то рассказал.

В конце учебного года мой папа приехал забирать мои вещи. Машину поставил недалеко от входа в школу, я же вытащила все рядом с входом в домик, в котором мы жили.  Папа нагрузился, как мул, начинает идти,  вдруг, он слышит сзади:

— Вам помочь?

— Спасибо,- откликнулся папа. – Забери, пожалуйста то, что осталось и пойдем к воротам, там машина.

Это был Яшка. Он забрал оставшиеся вещи и пошел за папой. Всю дорогу они беседовали о трудностях жизни в интернате, и какая я жопа, как со мной трудно уживаться. Все это по русски, естественно. В те годы папа не смог бы так свободно беседовать на иврите.  Я же шла сзади, налегке, и давилась смехом.

Дошли до машины, сгрузили багаж, папа начинает оборачиваться и говорит в процессе:

— Надо покурить.- и хлопает себя по карманам.  Потом поднимает глаза и видит перед собой… Яшу.

— Надо,- соглашается Яшка и белозубо улыбается. – Давай мне, пожалуйста, сигарету…-

Папа недоуменно разглядывает эфиопского мальчика и начинает искать глазами своего русскоязычного помощника. Я уже лежу в обмороке. Яшка молчит и улыбается.

Папа, растерянно:

— А где тот мальчик, ну с которым я говорил?

Яшка, продолжает улыбаться и на чистейшем русском:

— Это я. Только у меня сигареты нет. Давай, пожалуйста, сигарету…

Яков Нега z»l

Эта история, как папа искал русскоязычного мальчика, вошла в анналы семейных легенд. Как и Яшка, в миру Яков Нега, выходец из Эфиопии, выучивший за два года русский язык так, что ввел моего папу в ступор.

Яшка, который ( с друзьями) пытался учить меня амхарскому. Когда нашу школу ложно  обвинили в расизме и издевательствах над эфиопами со стороны русскоязычных учеников – первый подписал петицию опровержения, еще и своих друзей заставил. Яшка, из-за которого я пошла на демонстрацию протеста против уничтожения  донорской эфиопской крови.

Яшка, с которым меня поставили в пару в рамках социального театрального проекта Ядидим. Я сейчас даже не вспомню, что мы играли. Помню только что был большой бум и мы выступали перед женой президента. Как ее звали, тоже не помню, кажись, это была Реума Вайцман.

Но я помню Яшку. И уверена, все наши одноклассники, невзирая на страну исхода, веру и убеждения – помнят Яшку.

Наши политики делают все, чтоб уничтожить в нас эту общность. Нас настраивают друг против друга, а пока мы грыземся – делят портфели. Религиозные против светских, русские против израильтян. Новомодное: мелкие бизнесы против наемных работников и учителя против родителей.  Следующим номером будут стаканы против тарелок, в борьбе за место на сушке.

Помните смешного Смотрича, с его смешной идеей отобрать отпускные и оздоровительные у госработников? Решил маслица добавить и хайпануть.

И многие судят нашу страну, основываясь на этих  вот.

Ребят, они не мы, они заняты, корм делят. И они не представляют Израиль, нигде и никак.

И весь сброд соцсетей – это накипь на нашем супе, которую надо снять и в мусорку.

А настоящий Израиль это – когда погибший  мальчик, эфиоп, выучил русский на уровне выцыганить сигарету, ивритоязычные дали ему эту возможность,  а русская выросшая девочка оплакивает его, 20 лет спустя.